Озеро Комо, в часе езды севернее Милана. Место, где богатые этого мира находят душевный покой и чувствуют себя счастливыми. Однако просто миленького домика здесь оказалось недостаточно для Мэттью Беллами; он решил построить в Альпах штаб-квартиру для себя и своих компаньонов Криса Вольстенхольма и Доминика Ховарда, или, как их еще называют, Muse. Вдали от родного Теинмута трио создавало свой пятый студийный альбом The Resistance, мощнейшую коллекцию космического рока, которая объединяет футуристические идеи и мотивы классики в единый всеобъемлющий сверхзвуковой взрыв. Мы провели пару дней в радиусе штаб-квартиры группы и вернулись оттуда загоревшими и непроницаемыми для ядерного оружия.
Можете и не пытаться найти студию Muse. Вам не попасть в нее, даже если вы будете ходить вокруг здания, где она расположена, в течение нескольких дней. Вход в это современное музыкальное святилище замаскирован настолько хорошо, что только Мэтт Беллами, Доминик Ховард и Крис Вольстенхольм смогут найти его снова. По сути, двери или какого-либо другого входа, в привычном значении этого слова, там не существует вовсе. Еще секунду назад ты брел по улочке близ тихо плещущегося озера Комо, а уже в следующий момент, проходишь через какие-то автостоянки, комнаты, доверху наполненные коробками, череду перекрещивающихся лестниц, наклонные въезды, заборы и бесконечные коридоры и, в конце концов, оказываешься в каком-то пустом бетонированном переходе, заканчивающемся лифтом. Двери подъемника открываются дважды: когда это происходит впервые, ты еще не успеваешь понять, спустились вы на этаж или поднялись. Твоему взгляду открывается система стерильных коридоров с белым неоновым освещением и массивными дверями, и возникает ощущение, что ты находишься в ядерном бункере. Лифт остановился там ненадолго, секунд на десять, не больше, но нам показалось, что мы пробыли там добрых пятнадцать минут. Тянет прохладой, непривычной после обжигающей жары снаружи. То тут, то там пищат какие-то приборы, зловещие звуки просачиваются сквозь дверные щели в коридор. Казалось, что в следующее мгновение перед нами внезапно возникнет Джеймс Бонд, выполняющий в этом таинственном здании одну из своих секретных миссий. Или какой-нибудь физик-ядерник, занятый разработкой новейшего ракетного оборудования озабоченно пройдет по коридору. Мы слышим звук чьих-то шагов на расстоянии. Что, кто-то производит обратный отсчет? Двери снова закрываются.
Один… у всех захватывает дух и… следующий этаж. Совершенно внезапно мы оказываемся в пестром саду. По углам из сочной травы выглядывают клочки крыши и кое-какие постройки, связанные между собой узенькими кафельными дорожками, исчезающими за кустами. Через пару секунд к нам возвращается ориентация в пространстве, а вместе с ней и ошеломляющее понимание происходящего: мы стоим на вершине полой горы, и прямо под нами находится нервный центр самой потрясающей рок-группы Великобритании. Отсюда открываются впечатляющие виды, и, в первую очередь, на укрытое Альпами ослепительное озеро Комо. Пока еще моторные лодки мирно скользят по его сверкающей в лучах солнца поверхности, но с гор на нас неумолимо надвигается чудовищная гроза, призванная нарушить идиллию.
Теперь головоломка собирается полностью, и все становится на свои места: никто, кроме Мэттью Беллами, загадочного и гениального сумасшедшего профессора современного прогрока, не смог бы построить себе такую домашнюю студию – одновременно потрясающе красочную и таинственно темную, но все равно очень практичную. Это смесь пещеры Али Бабы с штаб-квартирой Блофельда. Здесь Теинмутское трио работало над своим пятым студийным альбомом The Resistance несколько последних месяцев. Собственно Беллами сейчас не показывается на дневном солнцепеке, и мы сперва следуем за оживленным Крисом Вольстенхольмом в его любимое место в здании. Мы снова храбро заходим в лифт, и, промчавшись по бетонным лабиринтам вниз (или все-таки вверх?), неожиданно оказываемся посреди улицы. Мы усаживаемся за столик в небольшом набережном кафе у самой воды.
«Если повезет, можно увидеть проплывающего мимо на своей лодке Джорджа Клуни. Он здесь живет неподалеку,» - смеется загорелый басист, одетый в простые шорты и футболку. Судя по всему, прошедшие несколько месяцев он не сидел безвылазно в бункероподобных комнатах. «Помимо пейзажей, у этого места масса других достоинств, - начинает он рассказывать о новой базе их группы, - Тут в самом деле очень приятно работать. Мэтт переехал сюда со своей девушкой несколько лет назад и сразу же загорелся идеей построить здесь студию. Если бы три года назад она уже была закончена, мы бы записали в ней и наш предыдущий альбом. Я помню, тогда, в виде альтернативы, мы забронировали студию в Миравале во Франции. Там мы должны были спокойно работать в течение девяти недель. В общем-то говоря, я понял, что значит спокойно, только когда мы стали работать здесь… Когда у тебя есть всего несколько недель, ты постоянно следишь за окончательными сроками. Хочется сделать столько всего одновременно, и ты стараешься все успеть. В Миравале кончилось тем, что у нас был не целый альбом, а всего две или три песни, которые мы потом полностью перезаписали в Нью-Йорке. Здесь на нас ничто не давит. Бывают дни, когда творческий потенциал на нуле. Здорово, когда есть возможность сказать: не сегодня, возьмем небольшой перерыв, завтра будет еще один день. Поступая так в Лондоне или Нью-Йорке, ты быстро потеряешь две тысячи фунтов, именно столько стоит один день в хорошей студии. Чисто в финансовом плане ты не можешь себе этого позволить, и ты просто-напросто заставляешь себя записывать музыку. Мы никогда больше не столкнемся с этой проблемой. А еще, теперь мы можем не бояться ядерного оружия, да!»
Неделя тут, неделя там - именно по такому графику проходила работа Вольстенхольма в Италии. Звучит вполне расслабляюще, но если вспомнить о расстоянии, разделяющем Лондон и Милан, еженедельные перелеты покажутся, мягко говоря, адом. «Дорога занимает примерно восемь часов. Иногда десять, потому что мне еще нужно время, чтобы добраться до Лондона. Я все еще живу в Теинмуте, и для меня очень важно проводить свободное время с семьей. Кроме того, здорово быть вдали от всего, когда ты не на работе. Все было бы намного проще, если бы существовали прямые рейсы сюда из Экстера. Да, довольно сложно совмещать мою работу с личной жизнью, но, блин, я бы не заморачивался, если б оно того не стоило, ведь так?»
«Переезд на Комо – это не выход, - тут же поясняет Крис, - Мне здесь очень нравиться, но мои дети, скорее всего, думают иначе. Я уверен, что им лучше остаться в Англии. Кроме того, я хочу, чтобы они ходили в школу там. В противном случае, им придется учить итальянский, или ходить в одну из интернациональных школ, при том, что сейчас они могут жить нормальной жизнью. Они уже начинают понимать, чем я занимаюсь, что я не почтальон, и не бухгалтер. Они были на паре выступлений во время нашего последнего тура, только тогда они смогли осознать масштаб, в котором мы работаем, до этого они приходили в замешательство, если слышали по радио одну из наших песен, а я в это время сидел рядом с ними в машине. Они думали, что наша работа заключается в том, чтобы каждый день ездить на радиостанцию и играть там песни. Они были уверены в этом, пока впервые не побывали на концерте, тогда они все поняли, и им это понравилось. Папочку покажут по телику, папочка едет в тур, теперь это уже не вселенская проблема. И теперь мне намного легче это делать. Я изменил только одну вещь: когда папочка возвращается из тура, ему больше не докучают всякими Tweenies. Я переместил свое спутниковое ТВ в свою личную комнату и сделал отдельную комнату с телевизором специально для детей. Так что, есть определенные ограничения в просмотре телеканалов!»
Вольстенхольм заказывает себе Pellegrino и остается сидеть в кафе, мы же покидаем озеро, оставляем надвигающиеся свинцовые тучи позади, и еще раз исчезаем в подземном бункере. Двери снова открываются на уровне сада, где барабанщик Доминик Ховард сидит под открытым солнцем. Его мобильный телефон чуть ли не тает на столе перед ним. «Я просидел здесь больше часа, наверное, мне стоило установить зонтик. На этом столе можно поджарить яичницу.» Мы ждем с нетерпением, потому как никто в Muse не уделяет больше внимания деталям, чем барабанщик. «Я смог позволить себе значительно продвинуться в плане моего мастерства, все благодаря этой студии. Я смог накладывать слоями звучание тарелок, и наоборот, расслаивать всевозможные ритмы. Просто послушайте Guiding Light, это песня – сложная конструкция из разнообразных кусочков, никак несвязанных между собой. Плюс ко всему, поверх там наложено дополнительное звучание малого барабана. Просто потрясающе.»
Для Ховарда роскошь личной студии также связана с путешествиями из Лондона. Еженедельные поездки в северную Италию начались весной 2008, после традиционного звонка Беллами: студия готова, есть куча идей, можем начинать пятую главу. «Большинство идей принадлежит Мэтту, но весь материал превращается в песни Muse только после того, как мы поработаем над ним втроем. Изначально мы поставили перед собой цель не повторять самих себя, и мы более чем справились с этой задачей, записав симфонию: на сегодняшний день самое большое испытание для нас.» Настоящая симфония… Ах, да, ведь это Muse, так что ничего удивительного. The Resistance заканчивается эпическим триптихом Exogenesis, в котором Muse возрождают связь между роком и классикой, установленную в былые времена такими группами как Deep Purple и Lake & Palmer. Идея написать симфонию возникла у Беллами довольно давно, но он все сомневался подойдет ли это сложное произведение их группе. «Нам с Крисом понадобилось некоторое время, чтобы понять, что именно происходит. Не то что бы мы подумали, что Мэтт спятил, просто вначале казалось, что это несколько не в нашей компетенции.»
В нашем воображении тут же возникают Queen, записывающие A Night At The Opera. Фредди Меркьюри предлагает записать Bohemian Rhapsody, он последовательно излагает свою идею, и, выдержав вежливую паузу, говорит: «А вот здесь начнется оперная часть», на что продюсер и члены группы со вздохом отвечают: «Ну конечно, Фредди.» Ховард, узнав ситуацию, разражается смехом. «Ну вот, значит, это было во все времена. Но Queen добились успеха, и у нас тоже все получилось! Мэтт принес нам пару партий на пианино, но для нас они звучали как потерянные проигрыши, не имеющие ни начала, ни конца. К чему бы все это, подумали мы. Мэтт, однако, уже все распланировал в своем воображении и стал показывать нам все эти струнные аранжировки на своем ноутбуке. Это было впечатляюще, как выяснилось, он обдумал все это гораздо основательней, чем мы подозревали. И все равно, оставались сомнения: для нашей ли группы весь этот комплекс? Но Мэтт настаивал на своем: это песня нашей группы и мы должны писать ее вместе, втроем. Он был настолько убежден в этом, что мы, в конце концов, согласились и начали записывать небольшие кусочки. Это была абсолютно иная работа, совершенно не похожая на то, к чему мы привыкли. Пианино вело нас подобно нити, музыка вздымалась, успокаивалась, теряла темп, ускорялась и так далее. Просто запустить дорожку фонограммы и отталкиваться от нее было невозможно, это была лучшая музыкальная головоломка. Мы следовали за пианино Мэтта во всех его переменах, нарушая все принципы рока. В роке все должно быть синхронным и ритмичным, мы же создавали абсолютную противоположность.»
Чтобы довести дело до ума, Muse как никогда раньше пришлось положиться на прочную музыкальную связь, существующую между ними троими. С Беллами как с ментальным центром симфония начала приобретать форму. «Только Крис и я могли сделать это вместе с Мэттом в подобном виде. Это волшебство, существующее между нами, действительно оправдало положенные на него надежды, это самая сложная вещь, из всего, что мы когда-либо делали. Поначалу я боялся, что она будет звучать слишком дешево. Я нормально отношусь к приписываемой нам помпезности, но это не должно превращаться в пародию.»
Большие, огромные, громадные. Muse не пожалели пафоса для нового альбома, и Доминик Ховард соглашается с этим. «Нам очень близок термин «пафос», мы к нему уже привыкли. В музыкальном плане мы никогда не вели себя скромно, и я последний, кто станет отрицать, что иногда мы действительно чрезмерны. Но не слишком. Мы никогда не подавляем в себе этого, это действительно очень мощное оружие, которое мы контролируем, как никто другой. Больше всего мы боимся, что что-то выйдет слишком комплексным и прослушивание больше не будет приносить удовольствия. Мне кажется, именно здесь находиться граница и самая большая проблема - не пересечь ее. Не следует забывать о юморе, некоторые вещи мы делаем нарочно. Юмор в Muse? Да, сэр. Когда я слушаю новые песни, определенные моменты действительно заставляют меня давиться от смеха. Начало United States of Eurasia, например. Эту песню мы написали очень быстро, и она тут же трансформировалась в то, чем является сейчас. Слишком мьюзово, сказали мы себе. И вместе с тем, слишком весело, чтобы что-то менять. Если вы присмотритесь повнимательней, вы заметите много подобных шуток в нашей музыке.»
Название этого альбома в западной Европе действительно вызывает не только очень серьезные ассоциации, но и комические одновременно. Слушайте внимательно, я не буду повторять это дважды…
«Ха, да, я знаю, ‘Allo ‘Allo!. Однако, здесь есть одно но: все это никак не связано со Второй мировой. (Сопротивление(the Resistance) - партизанское движение во время Второй мировой войны в западной Европе, особенно во Франции – прим. пер.). Кстати, французский журналист провел такую же параллель. Я отвратительно знаю историю, она была одним из моих худших предметов в школе. Я ничего не знаю о войне, у меня нет дедушек, служивших в военно-воздушных силах, ничего такого. Я бы не осмелился даже попытаться создать исторически концептуальный альбом. Мы имели в ввиду текущие события, при чем идея направлена не столько против идеологии или массовых движений, сколько против злоупотребления властью в целом. Сегодняшний мир полон движений протеста, уже не нужно далеко ходить, чтобы стать их частью. Нам показалась, что поработать с этой идеей будет интересно.»
Это небольшое чудо - внутри этого вихря звука все еще остается место для серьезных посланий. И то, и другое играет очень важную роль, говорит барабанщик. «Тексты с музыкой никогда не пересекаются, это я могу сказать вам точно. Мы добавляем лирику в самый последний момент, когда музыка и мелодии закончены на 100%. Мы обсудим тему песен, смысл, который мы хотим в них вложить, но готовую лирику мы увидим только в самом конце. К счастью, мы знаем друг друга настолько долго, что едва ли между нами возникает какое-то недопонимание в подобных обсуждениях. Сначала каждый звук, каждая басовая или ударная партия, каждая струнная или гитарная часть должны подходить друг другу настолько, чтобы музыка сама по себе уже была безупречной. Сердце песни формируется там. Лирика и вокал Мэтта придают ей лицо, и если оно нам нравиться, песня считается законченной.»
Как гром среди ясного неба, у нашего стола под открытым солнцем появляется Мэттью Беллами. Он быстро пожимает нам руки, отдает Ховарду какие-то бумаги и снова исчезает за кустами. Теперь, вместо воображаемого яйца, на столе жарятся эскизы сцены для предстоящего тура. «Мы подумываем о круговом типе, когда играешь в окружении толпы. Сейчас такой тур у U2, и мы как раз собираемся открывать пару их концертов в Америке в сентябре. Это абсолютное совпадение, но кто знает, может, мы сможем извлечь из этого несколько полезных идей для себя. Мы очень хотим попробовать играть в окружении публики, в прошлом году у нас был концерт в Royal Albert Hall, и часть людей сидела сзади нас. Нам это понравилось, это правда здорово: ты оборачиваешься и… приветик, там полно народу! А еще, сейчас мы ведем переговоры с женщиной, которая обычно декорирует оперные концерты. Так что, очевидно, все будет очень театрализовано. Мы могли бы добавить и чего-то спонтанного, в любом случае это будет не менее интересно.»
А как Muse собираются играть свою невероятно комплексную музыку на сцене? На данный момент это единственное препятствие для группы, сознается Ховард. «В студии для нас не существует границ, мы свободны настолько, насколько нам позволяет техника. Там мы можем воспроизвести все, что пришло нам в голову. Когда мы пробовали играть законченные песни вживую, мы обнаружили пределы своих возможностей. Мы не можем абсолютно скопировать все, что записали в студии в наши живые шоу. Мы так и знали; еще в самом начале, во время джем-сейшнов, мы пришли к выводу, что мы неминуемо столкнемся с проблемой того, что мы трио, если мы действительно хотим создать альбом своих идей. Это никак не касалось нас во время записи, это было проблемой на потом, которое собственно наступило СЕЙЧАС. Мы всегда были в состоянии решить эту проблему раньше, мы прекрасно знаем, что это всего лишь часть общего процесса. Это всего лишь часть работы Muse. Мы достаточно амбициозны, и мы знаем, что, в конце концов, мы заставим это звучать и вживую тоже. Как? Без понятия. Но это будет работать.»
Мрачные тучи уже нависают прямо над нами, и зловещие раскаты грома проносятся над озером. Тяжелое небо рассекают вспышки молнии. Должно признать, это пугает не на шутку. На крыше едва сухо, когда Ховард заходит в лифт и отправляется в другое измерение. Мы же направляемся к самому большому из наполовину погребенных зданий в саду. В комнате прохладно, большая ее часть занята бильярдным столом, красным диваном, в форме двух сложенных губ, и демонстративно разложенной аппаратурой, всей какая только возможна в Guitar Hero. И вовсе не Доктор Зло оборачивается в своем кожаном кресле, когда мы заходим, а всего лишь Мэттью Беллами, маленький человек, стоящий за большой группой. Здесь, в Италии он живет жизнью такой же скрытной, как и его студия. «Всего пару человек знает, чем я занимаюсь, - ухмыляется он, - Это очень мирное местечко, здесь все живут своей жизнью. Время от времени в окрестностях появляется какой-нибудь потерянный фанат, но это не приносит много проблем. Местные жители очень дружелюбны, их не особо волнует, чем занимаются остальные люди, наверное, поэтому здесь так много знаменитостей. У меня есть пару приятелей в Милане и в Комо Тауне, на случай если я захочу пойти куда-нибудь вечером, в остальном, все, как правило, тихо и мирно.»
Ну если не учитывать записи нового альбома, естественно. Беллами говорит, что окружающая его местность оказала огромное влияние на его нынешнюю музыкальную деятельность. «Огромные горы и озеро скрывают в себе нечто драматическое, нечто вечное. Здесь ты чувствуешь себя отделенным от остального мира, и это накладывает свои отпечатки. Мои песни именно такие: большие объекты, изолированные от остального мира.»
Эта картина мгновенно вырисовывается перед нашими глазами: рядом со своей музой, во всем ему потакающей, молодой беглый британец томно созерцает озеро и горы из окна. Хрупкое вдохновение формируется где-то в глубине горных долин, проносится с ветром над водой, становится пламенем свечи, стоящей на подоконнике, наполняет собой уютную комнату и со всей страстью проникает глубоко в его музыку. « Ээ.. нет. На самом деле все не так. Из моего дома озеро видно ничуть не больше, чем из любого другого дома здесь. Тем не менее, музыку я пишу в темной комнате на нижнем этаже, в которой совсем нет дневного света, это своего рода подвал. Я не отношусь к типу людей, которые сидят перед окном и вдохновляются видом озера; я не романтик. Это гораздо ближе к Беллини, оперному композитору девятнадцатого века, который провел несколько периодов своей жизни в этом поселке. Я даже какое-то время жил в одной из его старых вилл. Раньше, я бы тут же попытался установить контакт с его духом, но я больше не верю в такие вещи. Слишком давно я не видел привидений, знаете ли.»
Тем не менее, влияние духа Беллини, или, по крайней мере, просто итальянской оперы, просочилось в The Resistance. Беллами списывает это на свое решение отдать пианино центральную роль в музыке группы. «Я обдумывал это давно, просто нужен был подходящий момент, чтобы сделать все должным образом. Я в любом случае много пишу на пианино. Можно конечно прийти и сказать: так, давайте напишем альбом на пианино, но это значит спровоцировать это, и это против нашей природы. Но на этот раз во время джема все, что было в моей голове идеально подходило к идеям Дома и Криса. То же самое со струнными и оркестровкой. Сколько раз до этого я обращался к аранжировщикам, все безрезультатно. Вкус и стиль другого человека все равно проявятся и что-то изменят, и я хотел сделать все сам. Теперь я смог развить это полностью; что-то целиком сыграно на пианино, в то же время, в Undisclosed я не играю вообще ни на чем, даже на гитаре.»
Во время записи прошлого альбома на Беллами повлияли Джо Мик и Эннио Морриконе. На этот раз в списке оказался французский оперный композитор Сент-Санс. «Забавно, что люди сравнивали звучание Muse с оперой раньше, когда я едва ли знал что это такое. Мне больше нравился Вагнер и Рахманинов, и только сейчас сказалось влияние Беллини и особенно Сент-Санса. Середина I Belong To You – фактически кавер на его «Самсона и Делилу», в рок форме, разумеется. А в первой части симфонии я стараюсь петь в стиле французского сопрано.» В плане современной музыки Беллами тоже не сидел сложа руки; опера и экспериментальный хип-хоп идут рука об руку в The Resistance. «Из электроники мы слушали Anti-Pop Consortium, нетрадиционную хип-хоп группу почти десятилетней давности с очень оригинальными экспериментальными взглядами на использование электроники. Я даже не фанат такой музыки, но из-за того, что они применяют действительно интересные фишки при записи, они меня все-таки привлекают. То же и с Тимбаландом; я не стану слушать его записи в свое свободное время, но с точки зрения музыкальной перспективы это полезно и информативно. Muse больше не нужен продюсер для рок-музыки. Мы достаточно неплохо овладели классикой. Но когда дело касается электроники, мы легко теряемся. Выходит, нам еще осталось что-то на будущее.»
Прошлое Muse занимает весьма неопределенное место в жизни Беллами. Как и многие другие артисты, он не любит переслушивать старые записи. «Может быть, будет интересно посмотреть на наши старые песни под другим углом, с учетом всех технологий и знаний которые у нас есть сейчас. Но я не думаю, что это много даст, особенно это касается старых работ. С нашего дебютного альбома единственная песня, с которой я еще чувствую какую-то связь это Unintended, возможно мы сделаем для нее новую аранжировку. Остальные, действительно очень старые песни, просто выпали у меня из головы. Origin Of Symmetry – это уже шаг вперед. The Resistance иногда напоминает мне эту запись; все делается упрямо и непреклонно, музыкальное развитие группы поставлено на первое место, постоянные крайности. Несдержанно, мне кажется, это так называют. Muse – группа, у которой есть свое собственное мнение, оба альбома доказывают это. Из Origin Of Symmetry я бы хотел снова поработать с New Born. Я думаю, сейчас концертная версия этой песни намного лучше студийной. Кто знает, может мы сделаем что-нибудь такое вместо Самых Больших Хитов. Наши лучшие песни, усовершенствованные нами самими.»
Пока дождь мерно стучит по стеклянной крыше, Мэтт наливает себе чашечку чая. Типично английская сцена – еще кое-что, что молодому эмигранту приходится признать почти извиняющимся тоном. «Когда ты эмигрируешь, с тобой могут случиться две вещи: ты либо потеряешь все, что связывает тебя с родной страной и начнешь жизнь в новом окружении как ни в чем не бывало, либо станешь просто супербританским. К моему удивлению, оказалось, что я принадлежу к последней категории. В Англии я никогда не пил чай, здесь пью постоянно. Я практически не заглядывал в газеты там, здесь читаю самые разные. И еще я смотрю новости по ВВС каждый вечер. Наверно, это естественная реакция, потому что я никогда раньше не покидал Англию на такой большой период времени. Я компенсирую все это пристрастьем к британским новостям, даже большим чем нужно. Неожиданно у меня сформировался объективный взгляд на британское общество, и его беспомощность вызывает у меня разочарование. Я склонен по-настоящему переживать из-за этого.»
Судьбе было угодно, чтобы Беллами постепенно сменил свою перспективу несколько лет назад: лирика стала не такой абстрактной и намного более личной. Находясь в своем надежном укрытии в Италии (земле Берлускони, да), Мэттью выстроил факты в логическую цепочку и подобрал тему для нового альбома: сопротивление в 2009 году. «Английское общество устало, и тому есть масса доказательств. В первую очередь два фронта, на которых мы воюем. Мы слепо следуем за Америкой. У нас правительство, которое ненавидят все, кого я знаю. Лидер, которого никто не выбирал. Финансовый кризис, в котором виноват Лондон. И Лондон не в состоянии решить эту проблему. Парламентарии там проворачивают махинации со своей зарплатой, зато у нас камеры видеонаблюдения на каждом углу, чтобы следить за нами, мирными гражданами. Это пугающая мысль. Нет, хуже: это пугающая реальность. У людей ненависть ко всем политикам, банкирам, всем, кто наделен властью, но неспособен использовать ее правильно. Вместо того, чтобы чувствовать себя беспомощной нацией, нужно сопротивляться. Мы начинаем восстание, мы не позволим им просто обойти наши интересы и победить без борьбы. Сопротивление все нарастает. Uprising и Resistance очень точно передают это наблюдение. Кажется, что сейчас мы уже достигли кульминации, но я думаю, мы только на пороге больших перемен.»
Довольно привычные слова от Мистера Конспирология собственной персоной. Его любимому занятию, прочтению всякого рода книг о всемирном заговоре, естественно, тоже отводится место в The Resistance. «Все это опять же об идее сопротивления. Я прочитал книгу «Большая Шахматная Доска» Збигниева Бржижински, человека, который довольно долго был советником по вопросам международных отношений в американском правительстве, он работал со всеми их президентами с конца 70-х. Он пишет в очень академичном стиле, но чтение все равно захватывает и будоражит. В книге рассказывается о том, как, на его взгляд, Штаты удерживают часть мира в подчинении, препятствуя объединению Европы и Азии. Они развязывают войны и конфликты в строго определенных местах, чтобы утвердить свое мировое господство. Заметьте, это не моя теория, и я не тот человек, который станет дополнять ее, но сама идея восхищает меня. Только скажите, что Европа и Азия объединятся, и согласно Бржижински тут же начнется третья мировая война. Больше всего Штаты боятся, что Россия и Китай образуют союз, и Европа присоединится к ним. В результате образуется государство по крайней мере такое же большое как сама Америка. Ближний Восток остынет, нефть будет в надежных руках, и Америка потеряет все то, что делает ее такой сильной. Соединенные Штаты никогда не позволят этому случится, потому что на этом базируется все их существование. Шокирующая, но, тем не менее, впечатляющая идея.»
И это действительно то, о чем следует переживать сидя с чашкой чая в своей подземной студии у озера Комо. «Ну, я чувствую себя в безопасности здесь. И все равно это беспокоит меня. Опять же, это не мои слова, я наткнулся на них случайно и они мне запомнились. Просто когда ты читаешь такие вещи, твое мировоззрение целиком меняется, и неважно как далеко от этого ты находишься. Почему войны начинаются и продолжаются до последнего, почему те или иные страны поступают так, а не иначе. Просто почему вещи происходят. Для меня это важно. Если я вижу в новостях что-то, чего не могу понять, я начинаю нервничать, меня это раздражает. Я хочу знать более глубокую историю, всю подоплеку, весь подтекст, понимать все. Даже если это не касается меня непосредственно, все равно это не повод прятать голову в песок. Даже если ты на вершине горы в Комо.»
Источник
|
Здравствуйте, Гость
Войдите 
Зарегистрируйтесь 
